На протяжении вот уже тридцати лет мы свято храним его убеждения о добре и зле, о любви и отношениях. На его уроках мы постигали жизнь. А на перемене полученные знания закрепляли. Издалека заметив конфликт, он всегда четко изымал из ситуации заводилу. И для последнего – не наказанием – а наградой! – была прогулка по длинному школьному коридору и неспешная задушевная беседа. Со стороны нам казалось – отчитывает. И, только прогулявшись вот так, вдвоем, понимали – вот бы еще разок! Кажется, это было вчера.
...Начало урока. На доске из-под мелка бегут быстрые буквы. Такого каллиграфического почерка мы не встречали больше никогда. Ни у чиновников, ни у начальников, ни у клерков. Мы навсегда породнились с буквой «т» с верхней черточкой, и – кто знает? – возможно, именно эта черточка ни разу не позволила нам в жизни перейти на штриховой пунктир. Взмах – и в руке УЧИТЕЛЯ уже не мелок, а перо! Легкий нажим – и тема урока легла на доску, развернулась, обросла стрелочками, эмоциями, характерами героев. И вдруг – вопрос не по произведению.
– А как это было?
Это мы с детской хитростью пытаемся уйти от сложного анализа, который, как понимаем сейчас, лежал в основе ЕГО метода. Пытаемся потянуть время, перевести разговор на другое. Но другое, затронутое нами и развернутое Шолоховым и УЧИТЕЛЕМ, настолько глобально, что уже не слышим звонка и перемена плавно переходит в следующий урок. На нем он знакомит нас с трагедией Великой Отечественной войны. Рассказывает, как хлебнули горя еще детьми, как пережили с сестрой бомбежку. Эти уроки не укладывались в схемы методичек и требований, но почти на каждом и нам, и УЧИТЕЛЮ было по-настоящему интересно сделать не один, а пять шажков то влево, то вправо. И, сбегав на перемене по его просьбе в газетный киоск, обсудить потом несовпадение того, что писали на страницах «Правды», с жизнью в нашем городке.
О демократии, Ельцине (тогда еще просто политике), устройстве государства мы узнавали на занимательных двадцатиминутках, которые никак не вписывались в официальные рамки тогдашних политинформаций. Там же читали «Плаху» Айтматова, «Прощание с Матерой» Распутина. Книги этих и многих других авторов мы впервые и увидели в доме УЧИТЕЛЯ. Забежали на минутку, но детское любопытство подтолкнуло чуть дальше прихожей. Выражение «отвисли челюсти» слабо характеризует наше состояние. Ни ковров, ни стенок, ни хрусталя. От пола и до потолка, на тумбочках, диване, столе было одно богатство – книги. А мебель и стеллажи сделаны своими руками. Сколько тех книг мы перечитали, обсудили, применили к жизни! Вот за это общение на равных и полюбили своего УЧИТЕЛЯ.
Симпатия перешла на предмет. Составить из букв одного слова тридцать – цветочки! Но именно благодаря этому и многим другим упражнениям даже наши троечники выглядели отличниками на фоне учеников других школ. На первую парту он мог посадить любого, но активнее всего работали на последних – всем хотелось отличиться. За одинаковые мысли в сочинениях (не предложения и почерк!) получали кол и тот, у кого «соображалка не работает», и тот, кто «словесным поносом страдал». Однажды за младшую сестру-восьмиклассницу сочинение написала старшая, выпускница.
– Мне знаком этот стиль. Передайте сестре привет, а мне – дневник для соответствующей оценки, – сказал УЧИТЕЛЬ.
Как и сегодняшние школьники, мы учили наизусть стихи. Сдавали же их …на той же переменке. Просто гуляли с УЧИТЕЛЕМ по родному длинному коридору на третьем этаже и читали, получая потом в журнале пометку «сд». Драгоценное же время урока тратилось на понимание вкуса рифмы, отличия песен Есенина от размышлений Некрасова. Мы не просто изучали каждого автора, мы их охватывали. На стенде висел график сообщений. Кто-то размышлял о женщинах, кто-то – о природе, и командных дух витал над классом поярче, чем в дни спортивных соревнований. «Сд» в журнале иногда радовало больше, чем пятерка. Так как предшествующая двум буквам жирная точка иногда не транспортировалась в оценку в журнале несколько уроков подряд. Во время сообщения отметку мог получить не только выступающий. Своевременный кивок головой, поднятая рука, реплика с места, одно слово и – «отлично» в журнал. Он никогда не говорил за нас, блюдечек с голубой каемочкой не было. Выводы делали сами, озвучить не боялись. Получали пятерки больше за нестандартный анализ. Сочинения за один день тоже не писали. За две–три недели на уже упомянутом стенде появлялись темы. Нам предлагалось выбрать, обдумать, родить. Забывали про лапту и волейбол, химию и математику. Творили, отдаваясь делу всей душой. Каждый раз – так, как сегодняшние школьники пишут, пожалуй, для олимпиад МГУ. Темы классных сочинений заранее не озвучивались. Зато был повод полюбоваться почерком УЧИТЕЛЯ. А он за три минуты успевал написать три темы и всегда с улыбкой давал добро на свободную. Хотелось охватить как минимум две. Но иногда дописывать приходилось на перемене. В одном из сочинений он обнаружил стихи о себе. За орфографию и пунктуацию ученица получила «отлично», а вот содержание из скромности УЧИТЕЛЬ оценить постеснялся. Количество страниц в сочинении нам не ограничивалось, но за сочинение на Ѕ листа можно было получить даже «6» с формулировкой «как много хороших мыслей». Мы могли смело написать, что не любим обожаемого им Маяковского и получить «5» за грамотно изложенную, СВОЮ точку зрения.
В 1987 году нас как лучший класс наградили путевкой в Баку. Вы думаете, мы после экскурсий носились там по рынкам в поисках азербайджанских товаров? Нет! Во главе с УЧИТЕЛЕМ мы штурмовали букинистические магазины! Конечно, без сковородок, свитерков и прочего не обошлось, но похвастаться ими было некогда. На обратном пути в поезде разыгрывались нешуточные шахматные и философские баталии, центром которых был всеобщий кумир.
Повзрослев, наши мальчишки начали напоказ играть бицепсами и трицепсами. С высоты метра девяносто попытались взглянуть и на УЧИТЕЛЯ. Всегда аккуратный, в пиджаке, очках и галстуке, он, глядя на них снизу вверх, с легкой улыбкой двумя пальцами одной руки поднял за ножку стул, а другой рукой пригладил пышную идеальную шевелюру. Потом пацаны тренировались несколько месяцев, но этот трюк удавался не всем.
… Разница в возрасте стиралась незаметно: уже на пятилетии встречи выпускников мы шутили по поводу рюмочки, а слова застревали в горле: уж очень многим хотелось поделиться.
Три десятилетия пролетели как один миг. Мы встречались с УЧИТЕЛЕМ на годовщины в школе, на улицах, приходили к нему в гости, он знал все про свой класс. И трудно представить, что наш десятый, 1988 года выпуска был у него не единственным. Только недавно мы узнали, что классное руководство после нас он больше не брал.
В Сибири суффиксом «ка» награждали только близких, родных и любимых людей. Мы и сейчас, вспоминая Якова Григорьевича, называем его Яшкой. Потому что чтим и любим нашего единственного, мудрейшего Якова Григорьевича Штермана. И учим своих детей писать сочинения и строить планы так, чтобы получить за свою жизнь «шестерку».
Марина Гетманова (Иваненко), Елена Аманова (Коваленко)
и наш 10 класс 1988 года выпуска.
Газета «Слюдянка», 6 сентября.